Иоанна Хмелевская - Корова царя небесного [Божественная корова]

— Началось все со звонка того банкира, который назвал вас, пани Эля, коровой царя небесного, извините… — рассказывал комиссар Бежан. — И я останусь пани признателен по гроб жизни, ведь только благодаря бесценным показаниям пани удалось выйти на шайку. А уж покушение на вашу жизнь… Если бы вы не согласились пойти в этом отношении мне навстречу, боюсь, прокуратура спустила бы дело на тормозах, но тут не осмелится — покушение на убийство и доказательств куча. Хотя меня самого удивляет такое решение осторожного шефа. Ведь всегда избегал мокрой работы. Видимо, очень уж большую опасность вы представляли для него.

Казик с тревогой глянул на девушку. Всякое упоминание о так любимом ею Стефане Барниче продолжало вселять опасения.

Напрасно он опасался, для Элюни вопрос с Барничем был уже решён. Если бы он оказался лишь преступником, безумно влюблённым в неё, если бы раскаялся в преступной деятельности и с её помощью стал честным человеком, если бы, наконец, признался в своей горячей любви к ней, возможно, она бы его и простила. Но в данной ситуации… Мало того, что о любви к ней смешно и говорить, мало того, что приказал уголовнику лишить её жизни, так ещё оказался просто хамом! Подло обманул, договариваясь о встрече, хотя отлично знал, что договаривается с будущим трупом. А как говорил с нею, заталкивая в машину! Коровой обозвал…

Все эти мысли вихрем пронеслись в голове за считанные минуты, пока заваривала кофе. И потускнел вдруг образ супермена, потерял всю свою привлекательность. Узрела внутренним взором красивое лицо и испытала вдруг отвращение не только к нему, но и к себе, корове этакой…

Когда девушка вернулась в гостиную с кофе, чашками и сахаром, не только Казик, но даже комиссар Бежан сразу заметил в ней перемену. Прежний румянец окрасил бледные щеки, глаза засверкали, все говорило о том, что Элюня возродилась к жизни. Главное, обрела душевное равновесие, избавившись от пагубной страсти.

Бежан счёл гуманитарную свою миссию законченной и приступил к исполнению служебных обязанностей. Сухо, по-деловому отвечала Элюня на вопросы, каждый короткий ответ запивая то глотком кофе, то глотком коньяка. И не знала, что ей приносило больше пользы, оба напитка, вернее всего. Когда речь зашла о эпизодах в казино, Казик тактично покинул гостиную. Девушка испытала прилив горячей благодарности к нему, хотя и была исполнена решимости даже при нем признаться в собственной дурости.

Было уже около одиннадцати, когда Бежан наконец удовлетворился, а Элюня пообещала повторить все в суде. Правда, сразу же со страхом подумала о своей несчастной склонности цепенеть в ответственные моменты, но как-то стыдно было признаться комиссару. Ладно, поскольку знает заранее о предстоящем стрессе, попытается настроиться, чтобы как-то избежать неприятностей.

Деликатный Казик наконец вернулся, и комиссар переключился на него.

— Твой парень… — не очень уверенно заговорил комиссар.

Казик не дал ему закончить.

— Только в крайнем случае! — решительно заявил он. — Я уже с ним договорился.

— Как же ему удалось подслушать?

— А это пожалуйста, могу пояснить. Есть у него такая маленькая вещица японского происхождения, по сравнению с ней шпионский клоп — тьфу! Не только слова, мысли слышно, а уж бурчание в животе — так просто оглушает. Так вот, моему приятелю совсем не улыбается обнародовать данный факт, аппаратик приобрёл нелегально, на чёрном рынке, неизвестно, что у нас за это положено, чем обернётся для него, а в его детективном бизнесе вещичка необходимая. Учти, все это я сообщаю тебе по дружбе, в частном порядке, так что сам решай.

Бежан тяжело вздохнул.

— Да нет никакой статьи на этой счёт. И твой приятель всегда может заявить, подслушивал, мол, просто так, для собственного удовольствия.

— А потом его для собственного удовольствия прихлопнут! Ну уж нет, ведь в суде всегда называются фамилия и адрес свидетеля.

— Ладно, так и быть. Лишь в крайнем случае, а так попытаемся обойтись без него. И без тебя тоже.

Элюня вздрогнула, услышав последние слова полицейского, а Казик с тревогой покосился на девушку. Комиссар же собрал свои вещички и с большой неохотой направился к выходу.

Комиссар ушёл, и в комнате воцарилось молчание. Элюня ждала, что первым заговорит Казик, а Казик думал — Элюня. Нервы не выдержали у Казика.

— Что теперь? — неуверенно произнёс он.

— А теперь, — твёрдо заявила Элюня, — ты не выйдешь отсюда, пока не расскажешь мне, что все это значит. Ты стакнулся с этим полицейским, он не тянет тебя в свидетели, и я желаю знать, почему.

Тут Казик так посмотрел на девушку, что та вдруг растаяла и вся решительность её покинула.

— Казик! Не имею я права требовать от тебя откровенности, ведь сама тоже такое отмочила… стыдно признаться…

— Да знаю я!

— Знаешь? Откуда?

— Есть у меня глаза… И уши. И ещё внутри некий орган…

— О боже! И ты не сердишься на меня?!

— Коханая, даже слушать смешно. Я на тебя сержусь! Да на тебя я просто не могу сердиться, какую бы глупость ты ни отмочила. Кто я такой, чтобы сердиться на тебя? Лишь встретясь с тобой, стал человеком. Ну что смотришь, верно говорю — только с той поры всерьёз задумался о жизни. Говорят, существует на свете такая штука, как любовь, сдаётся мне, именно это со мной и приключилось. Да влюбись ты хоть в павиана — слова не скажу, ещё паршивцу бананы стану в морду совать.

— Не нужно мне павиана, — слезливо возразила Элюня.

— Вот и слава богу. А что тебе нужно?

— Коньячку бы…

Казик с готовностью исполнил её пожелание, все ещё не веря, что девушка вернула ему свою благосклонность.

— Я бы признался тебе во всем, но не уверен — а вдруг ты меня за дверь вышвырнешь.

— Нет, за дверь не вышвырну…

Коньяк оказался, как всегда, хорошим укрепляющим средством. И на сообразительности тоже сказывается благотворно. Элюня вдруг поняла — неважно, какой проступок совершил Казик, главное, он её любит. И как любит! Любит, не водит за нос и не покушается на её жизнь. Напротив, с ним испытываешь такое блаженное ощущение безопасности. Не откажется она от Казика ни за какие сокровища мира. Вот только очень хочется узнать его тайну.

И Элюня с прежней решительностью докончила:

— …но если не скажешь правды, перестану с тобой разговаривать. Знаешь, я стала бояться лжи и недоговорённости. Просто не знаю, что в таких случаях делать. Не умею жить, когда рядом неизвестность. Не бойся, вышвыривать тебя за дверь я не стану, но правду знать должна! Иначе сбегу в пустыню.

Так случилось, что Казику довелось увидеть пустыню, он содрогнулся, услышав угрозу любимой, и сдался.

— Ну хорошо, признаюсь… Я тоже отколол номер.

Услышав такое, Элюня замерла и вся превратилась в слух, на время утратив способность владеть всеми прочими чувствами.

А Казик понуро продолжал:

— В судах всегда принято задавать один глупый вопрос… независимо от того, кем ты являешься, свидетелем или обвиняемым… Суд всегда интересуется: состоял ли ты под судом и следствием? Так вот, я состоял.

Казик замолчал. Элюня тоже не отзывалась. Правда, ей удалось раскрыть глаза и уставиться на парня. А тот плеснул себе в стакан изрядную порцию коньяка и залпом вылил.

— Состоял, холера, а за что? Не обидно, если бы судили за убийство, кражу, на худой конец, за драку. Так нет, я умудрился развалить помойку! Как последний дурак, напившись, сел за руль, мог бы, кретин этакий, взять такси, нет, упёрся — сам поведу машину. Ещё счастье, что все помойкой ограничилось, никто не подвернулся, потому как я ничего не соображал. То есть сообразил, что перед моим домом вдруг появилось аж три помойки, вот я и пытался их объехать. Естественно, и врезался в настоящую! И застрял в ней! И заснул за рулём, потому как пьяный был вдрызг. Права у меня на год отобрали, за помойку штраф добавили, отделался бы нарушением, но как последний идиот обиделся на полицию, не признал своей вины, отказался платить, и дело передали в суд. Ну, суд мне и припечатал на полную катушку! Признал ранее вынесенное наказание обоснованным, а с тех пор за мной и числится судимость. Срок истекает через четыре месяца, если я за этот срок больше никаких нарушений не допущу, судимость снимут, и я мог бы не вспоминать о ней, во всяком случае, тебе не рассказывать. Ведь стыдно же, смертельно стыдно, но вот признаюсь, а ты делай теперь с этим, что сочтёшь нужным.

Слушая Казика, Элюня все шире раскрывала глаза, не веря своим ушам. Она настроилась на какое-то ужасное преступление, которое заставит её, возможно, изменить отношение к парню, а тут… Идиотское происшествие, смешное и глупое, но куда ему до умышленного… преступления! К тому же за все время их знакомства она ни разу не видела Казика пьяным. Значит, не алкоголик он. Тогда, спрашивается, почему не признавался в содеянном, зачем скрывал от неё такую глупость и лишь нагнетал подозрительность?